В декабре приехала из Стокгольма моя троюродная сестра Ляля Янгфельдт-Якубович. Наши семьи связаны и трагическими, и добрыми воспоминаниями. Тут всё накрепко. Мой дед Абрам и бабушка Фаня были арестованы в 37-м году. Чтобы дети Аграновских (мой отец и дядя) не попали в детский дом, сестра деда, Гися, взяла над ними опеку. Мы этого никогда не забываем, но неоплатный долг не определяет всей любви к тёте Гисе и к исходящей от неё ветке нашей большой семьи. Здесь и дядя Изя, и Ляля. В юности мы виделись с Лялей нечасто. Но, помню, один раз случайно встретились на остановке автобуса, и проговорили минут 40, забыв обо всем на свете. Мы близкие люди. Редко бывает, когда отдаленные по крови родственники дружат, но у нас как раз такой случай.
В 1974 году Ляля вышла замуж за Бенгта Янгфельдта и уехала в Стокгольм. Бенгт – профессор славистики, автор книг о русской литературе. Ляля, ещё в Москве начинавшая в театре Розовского как поющая актриса, была успешна на этом поприще за границей – она выступала в больших залах Швеции, Франции и Австрии, выпустила несколько альбомов русских песен и романсов. На одном из них – запись «Свидания», песни моего отца на стихи Бориса Пастернака. Поскольку хороших записей Анатолия Аграновского нет, мне это дорого.
Как бы обрисовать статус нашей Ляли … Жизненной притчей, конечно. В 90-х мы играли на нефтяном корпоративе. Кроме «Черного Хлеба», там было несколько других артистов и групп. Я подошел к охране на входе вместе с пожилым джазменом в длинном пальто. Он назвал свою фамилию. Охранник поводил пальцем по списку, нашел и зачем-то сказал: «Первый раз слышу». Джазмен ответил: «Меня знают». И всё. Вот и Лялю Якубович «знают».
В этот раз мы собрались в нашем отчем доме на Ломоносовском. Брат взял гитару. Пели старые песни. Разговаривали, вспоминали. Ляля – рассказчица, каких поискать. Одна свежая история меня удивила. Речь шла о концертах с цыганским ансамблем, с которым Ляля записала альбом «Burn Burn Gypsy Love». Музыкантов собирали по всей Европе. Запись сделана «под концерт», певица и аккомпаниаторы сыграны, треки – как правило – без наложений и эффектов. Здесь и привычные, и своеобразные инструменты, на которых цыгане играют в Западной и Восточной Европе – канун, уд (oud), AJL гитара, дульцимер, скрипка, аккордеон… Этот состав и репертуар хотели показать в залах европейских столиц. Но за это время, вследствие большой ссоры России с Западом, настроения изменились. Организаторы концертов стали объяснять, что-де собрать зал на русскую певицу цыганских песен теперь невозможно… И ещё одно обстоятельство, продолжала Ляля. Сейчас в Стокгольме на улицах через 30 метров сидят румынские цыгане с пластиковым стаканчиком и просят денег… То, что раньше казалось европейцам экзотикой, стало неясной угрозой.
Ну и чёрт с ними, закончила Ляля. Пока есть здоровье и рядом родные –остальное неважно. В конце вечера она рассказала анекдот, который слышала от Барышникова (а тот – от Плисецкой; уже интересно, да и байка хороша). Две женщины приходят на кладбище, убираются, приносят цветы. Познакомились. Одна спрашивает другую: «Извините… а почему вы от могилы всегда уходите задом наперед?» «Понимаете, мой покойный муж говорил, что у меня такая жопа, что мёртвого из могилы поднимет… а мне бы этого не хотелось…»
Всю жизнь чему-то учишься, что ещё не чудо. Чудо в том, из каких неожиданных источников приходит просвещение. В 70-х как-то случилось собрание нашего жилищного кооператива «Московская пресса». Людей тогда приходило много, актовый зал школы или ЖЭКа найти было несложно. Выступала комендант нашего дома, полная дама с высокой причёской, и с поучающими интонациями убеждала, что надо беречь труд дворника. Понимаете, говорила она, некоторые жильцы бросают в мусоропровод полный пакет кефира, он летит и забрызгивает сухой мусор и стенки. Люди в зале (в основном, интеллигентные) несколько кривились, вот ещё учитель жизни нашелся. Кто-то спросил, а куда ещё девать этот пакет? Да очень просто, отвечала комендант, ведь можно вылить кефир в туалет, а пустой пакет выкинуть. Мне этот пример запомнился. С тех пор никогда не выбрасываю в мусор абы что. Скажу больше, сминаю пластиковые и картонные емкости, чтобы мусоровоз катал поменьше воздуха.
И ещё вспомнилось из тех лет. Во дворе сделали асфальтовую подложку под мусорные баки, однако, о наклоне не озаботились, и летом жижа струилась на дорожку к дому (пластиковые пакеты для мусора тогда были в дефиците). Ручейки осторожно переступали дамы на шпильках и отважно пересекали дети на велосипедах. Мы жили на первом этаже, и эта идиллия быстро надоела. Однажды, смотрю, какая-то бригада кладет асфальт на улице Цюрупы. Подхожу к рабочему. «Здравствуйте. Вы не можете сделать у нас площадку под баки?» (никогда не обращаюсь к незнакомым людям со словами «ребята», «уважаемый», «слушай») «А чего ж не сделать? Сколько?» «Ну, дайте представление». «Двадцать пять нормально будет?»
В те времена я возил людей на папиных Жигулях, т.е. был неотъемлемой частью серой экономики СССР. Деньги в кармане нашлись. «Хорошо, договорились. Только такая просьба – наклон накатать, чтобы текло от дороги на землю». «Не вопрос», – ответил представитель дорожной службы. И за полчаса они сработали отличную площадку. Мы вместе переставили туда баки, и проблема исчезла. До сих пор стоят.
Дальше про один из самых приятных в жизни комплиментов. Тут потребуется небольшая предыстория. У нас в доме на втором этаже жила еврейская семья – Софья Израилевна и её муж-инвалид. Летом было слышно, как Софья Израилевна громко читает своему старику газету на идиш «Советише геймланд». Как-то иду домой с работы, и вдруг голос: «Я знала! Я знала, что самый умный человек в нашем доме, это Аграновский!» «Спасибо…» «Вы единственный, кто догадался передвинуть эти чёртовы баки!»
25 рублей мне вернул председатель кооператива недели через две. Видит Б~г, я не настаивал.