Дневник

Старые песни

В разные числа случились юбилеи советских поэтов, которых я знал. 100-летие Льва Ошанина отмечали в концертном зале «Россия» в Лужниках (в Замоскворечье ГКЦ снесли, как известно). Дочь поэта, Татьяна Львовна, была нашей классной руководительницей и вела литературу в 67-70 гг. Она живет в Америке. Я был рад повидать Татьяну и всех наших. Класс накатил коньяку в кулуарах. Концерт начался. «Речка Бирюса». «Течет река Волга». Боже мой, боже, ведь это настоящие песни. То, как их поёт Иосиф Кобзон, показалось совершенно естественно и даже доставило ностальгическое удовольствие. А ведь в 60-е и 70-е годы я отвергал этот «официоз», заполнявший радио и телевизор. И в нашей семье Ошанину не воздавали респекта. «Моими» были романсы, тюремные и городские песни (то, что пелось дома за столом), Окуджава, Анчаров, Галич, а главнее всего – Битлз, Роллинги, Лед Зепеллин… И вот прошло 40, что-ли, лет, и всё видится по-другому. Я смотрю в телике на 70-летнего Пола МакКартни, поющего «Let It Be», и не узнаю его. Нет, конечно, Битлз буду мурлыкать до конца дней своих… «Asked my girl what she wanted to be…» (это то, что с утра, сейчас, на этой неделе…) Но кто этот старик за роялем? Почему так ослабел его голос? Почему его называют «сэром»? Он больше не символизирует для меня Свободу. Да и с самой свободой всё оказалось гораздо сложнее, чем мы когда-то верили. Лишить власти коммунистическую партию. Убрать советскую песню. Поставить Битлз. Сделано, хоть и не до конца, а счастье нашлось совсем в других местах и обстоятельствах.

Ребята из нашего класса, в летние приезды Татьяны из Штатов, приезжали в Переделкино на ошанинскую дачу. Мишка Крейнес подружился с Львом. Так он рассказывал. Для меня Мишкины слова существенны. Я редко виделся с друзьями, и Ошанина видел всего один раз. Он вышел к нашему костру, опираясь на палку, и подписал мне книгу стихов о любви. И вот мы на концерте в Лужниках. Больше не молоды, хоть и не вполне одряхлели. Ровесники героев фильма «Белорусский вокзал», которые недавно казались мне смешными стариками. Оказывается, сейчас довольно хорошее время. И мы вместе.

100-летие Льва Ошанина. «Россия» в Лужниках: Андрюха, я, Алёна, Мишка.

К 80-летию Роберта Рождественского снимали большую передачу для 1-го канала. Наши семьи дружат в двух поколениях. Переделкино, старый дом, гости за столом, Ксеня (младшая дочь) сделала офигенную рыбу в маринаде из свёклы, но это внутренний круг, из которого нельзя выпускать большую собаку, а снаружи – декорации белых беседок и домиков, много людей, немного комаров, палатки с закусками, шашлыками и вином. Начинается концерт, съемки, вводные, повторы, снова поёт Кобзон, выступают певцы и актёры, крутят видеоролики Магомаева и Гуляева. И снова, как и в Лужниках, я не чувствую сопротивления тысячу раз слышанному «советскому». Песни на стихи Рождественского стоят много меньше, чем его лирика, особенно поздняя. Замечательные стихи. Почти не известные «широкому читателю» и ещё более широкому слушателю. И всё же каждый раз, когда Роберта Рождественского называют «великим», мне как-то не по себе. Он ещё слишком близко, этот высоченный, симпатичный, заикающийся человек.

О, это необыкновенный июнь. На субботу 23-е (мой день рождения) выпало два гига, один в Сокольниках, на открытой площадке, другой в Доме-у-дороги. Купил себе расчёску. Положил её в правый карман пиджака, и она немедля столкнулась со старой, без зуба-восьмерки и с чернильным пятном, числившейся в пропавших без вести. Отыграли хорошо и с кайфом оба концерта. В «Доме» нам выставили вкусный творожный торт со свечкой и бутылку «Блэк Лейбл». Не чувствовал усталости, но весь следующий день и прилежащие к нему ночи проспал на даче. Так спят зомби и бэмби, укушенные це-це. Проснувшись, поехал в магазин «Молоток» за Щапово, купил малину, черешню и колун (4 кг на длинной ручке). Перебил все толстые березовые чурбаки. Моя дровница почти заполнилась. И я так рад июню, хотя он истончается на глазах и норовит ускользнуть «ласковой ошибкой».