В начале сентября было три концерта подряд: 2-го, 3-го и 4-го. Чернохлебовский гиг в «Доме-у-дороги» собрал слушателей, было оживленно. Единственная накладка, скорее внутренняя, состояла в том, что мы вышли без первого гитариста. Как обычно, я поочередно послал приглашения Иващенко и Немову, но оба оказались заняты. Вадим часто занят в конце недели, Женя перешел в сходное состояние, когда сделал свой состав и начал «фронтменить». Это не беда. Пригласил Новосёлова, он согласился, потом что-то изменилось, но мне он забыл об этом сказать. Как говорил руководитель «Аракса»: «Музыканты… ненадежные люди». Нет, именно к Саше Новосёлову это не относится, так уж вышло. Мы могли бы отыграть и вчетвером, но в зале оказался Дима Красивов (отменный блюзовый гитарист), а ещё Максим Пальчиков с гитарой, и вот Дима взял максимову гитару и отыграл с нами первое отделение. Потом Пальчикову нужно было отчаливать, тогда я отдал Диме свою электрику и пел под стук собственных копыт и хлопков. А в некоторых вещах играли квартетом. Состояние устойчивости группы – дорогая вещь. Житейские моменты незаметны залу и не портят кровь мне и музыкантам.
На следующий день был назначен микро-фестиваль «61 Highway» на открытой сцене в Измайлово. Много времени мечтаю, чтобы процессы были организованы менеджером. Чтобы оставить всяческое попечение. В данном случае так и есть. Тимур Джохадзе продвигает «61 Highway» и ставит на весьма неплохих площадках («Радио-Сити» и другие). Идея в том, что поочередно солируют три певца-гитариста (Иващенко, Каверкин и я) при поддержке умелой ритм-секции (Ветеран – Половинкин; иногда на ударных Серёжа Бережнов). Стрелка стояла на 3 часа у Макдональдса на Электрозаводской (а где ещё собираться, не на Триумфальной же площади). Не знаю, почему, но все топонимы, где есть радио и электричество, ласкают слух. Электроугли, улица Радио... Загадочно и приятно. Первый раз я столкнулся этим ощущением, читая «Москву-Петушки», потом – познакомившись в самолете, летевшим в Аддис-Абебу, с сантехником Витей Маршавиным и его женой Верой (жителей г. Электросталь, ставших нашими самыми близкими друзьями в Эфиопии). Но я не к тому. В 3:15 над Макдональдсом прошел бешеный дождь с крупным градом. Лило так, что я не вышел из машины поздороваться с ребятами в соседних машинах. Вот и сыграли, тра-та-та, open air, промелькнуло в голове. Это разряжали облака перед завтрашним днём города. Вскоре дождь пошел пунктиром, и мы выехали цугом в Измайловский парк. За пару дней до этого заботливый Тимур запросил по емейлу номер и марку моей машины, и, очевидно, не только моей, потому что наш блюзовый кортеж беспрепятственно заехал в служебные ворота. Запарковались у желтого домика. Сцена находилась рядом. Словно чудо случилось или, что лучше, быстро происходило на моих глазах. Вышло солнце. Скамьи в летнем театре протерли от воды. На сцене стоял хороший новый аппарат и ходили вменяемые звуковики. Ряды стали заполняться публикой, так что к началу пустых мест не было. Мы начали вовремя, играли без перерыва, закручивая «61» в нужном направлении. Как хлопали люди! Прелесть что за концерт. После шоу к сцене подошла молодая женщина и сказала, что я когда-то оперировал её глаза. Но оперировал эти прекрасные очи мой брат, ещё когда работал у Федорова. Понятно, пациентка тогда видела неважно, и «Доктор Аграновский» в афише сбил её с толку.
На выходе интеллигентные слушатели спросили, нет ли у нас дисков. Тоже хорошо. Когда-то первый тираж «Тика» (1000 экз.) казался мне гигантским и вечным. Может быть, потому, что отделение «Выход» выпустило его упакованным в CD-треи, заделанные в целлофан. Это было пять больших коробок, занимавших полкомнаты у меня на работе. За десять лет они все ушли (к сведению налоговых органов, в подарок людям), и ещё половина второго платинового тиража. От «Алабамы» и «Two For The Show» остались небольшие запасы… Второй раз мы отыграли «61 Higway» в клубе «Союз Композиторов» 8 сентября. Оттуда и фотоснимки, сделанные Яной Скляровой.
В воскресенье мы должны были ехать в Дмитров на приватный концерт. Машину вёл Валера Серёгин, я сел ему на хвост с комбиком «Fender Blues Junior» (для Новосёлова) и акустикой (для себя). Собраться должны были около студии в Яхроме, но по дороге сделали остановку у Макдональдса на шоссе (а где же ещё). И встретили Сашу Половинкина (а кого же…). Он ехал на «девятке», груженой барабанами. Дорога в воскресенье была свободна, в Яхроме и далее всё пошло как по маслу. Нас принимали авторитетные в Дмитрове люди. С ними было легко. Такт и умение себя вести не всегда приобретаются в определенных «детских», школах и университетах. А может быть, университеты у всех разные. Я слышал, как один из дмитровских жителей разговаривал с юной особой. «Вот бы мне зафигачить такие тату, как у вас на пальцах!» «Деточка, не дай Бог, чтоб тебе пришлось такие сделать…» На этом вечере наша блюзовая программа была не единственной. Пели и шансон, и эстраду. Пели хорошо. Мы устали от динного дня и музыки, но не от общества. Ужасной была дорога домой. Опасались ночного траффика дачников, но его не случилось. Зато День города сыграл с нами недобрую шутку. Пробки начались с Третьего кольца (было пол-первого ночи), а когда мы свернули на Бережковскую, всё встало. Мы три часа ехали до Мичуринского, еле дотянули до заправки, у Валеры кончался бензин, что при условии мертвого аккумулятора и центрального замка на электропитании составляло тревожную задачу… И в два ночи, и в пол-третьего все выезды на Университет и параллельные улицы были перекрыты ГАИ из-за какого-то светошоу на Воробьевых, зрители которого давно разошлись. У нас в стране опускают шлагбаум и уходят по домам, забывая его открыть. День города ощутимо переходил в день сурка. Мы еле-еле доползли до разворота на Мичуринском, потом до перекрестка у метро Университет. ГАИ тут не было, хотя вся проблема состояла в том, чтобы добавить минуту зеленого для Ломоносовского, стоявшего пять километров. Нет, все работало в обычном режиме. По проспекту Вернадского катили редкие машины. Но всё когда-то кончается. Первые сентябрьские гигз закончились. Я вошел домой, поставил комбик на шкаф и лег почитать книжку. Дальше плохо помню.
В середине сентября, в среду, Де Блюзспиннерз собрались в «Доме». Днём мне позвонил Саша Соловьев и спросил, а как насчёт поджемовать с гитаристом Вулфом Мелом и ударником Шоном. Wolf Mail, я хорошо его помнил.
Слышал и Шона – ударника из Африки, живущего в Москве. В общем, конечно, будем рады, зови. Ребята собрались – Новосёлов, Половинкин, Серёгин. Поздоровались с Мейлом и Шоном. Я позвал гостей поджемовать во второй части программы. Рассказал Вульфу о своих впечатлениях от его музыки. «Понимаешь, у тебя слышен Хендрикс, но это вовсе не прилежное копирование… Хендрикс – огромный материк, неоткрытый и забытый, несмотря на то, что имя у всех на слуху. Все гитаристы ковыряют его наследие, но у тебя совсем другое. Обращение к духу , придумывание своего.» Как-то так. Говорил, что думал. Кажется, он меня понял и ему было приятно. Для музыкантов нет ничего существеннее разговора о них самих. Только для музыкантов? Ну, особенно для них, а также для писателей и биржевых маклеров. Выход Вульфа Мейла был классным. Он включился в большой комбик Fender DeVille. Сыграл и спел пару вещей из классики (вроде Talk To Me Baby), хотя в «кривых» тональностях, вроде си-бемоль и ми-бемоль, и с некоторыми условностями, тутти (но Серёгину это ништо, ловит). Потом ещё один номер с Шоном на ударных. Вещи не были короткими. С ним было интересно. Но основное дело было за Спиннерсами, и мне снова всё очень по душе. В зале был один особенный человек – Александр Раппопорт. Мы связаны дальними кровными узами через мою бабушку Фаню Аграновскую (Раппопорт). Узнали друг о друге из сети. И вот встретились, поговорили, посмотрели старые фотографии.
Сольник Вулфа Мейла прошел в «Доме-у-дороги» через три дня. Это был классный гиг. Он не играл блюз-рок. Это был блюз, так блюз. В зале прямо вздыхали. Или настоящий рок (и собственные сочинения Вулфа, и переложения Хендрикса). Но вот странность… какое-то атмосферное изменение… народу было битком, ставили дополнительные столы и искали стулья, хлопали. Но в антракте, а это очень важно, чувствовалась усталость. Главного артиста не осаждали, чуть ли не едва замечали. Свойство времен? Посмотрим. В зале был Саша Соловьев, и от него я узнал интересные вещи о Мейле. В этот приезд он остановился в московской квартире у гитариста, с которым играет Саша в одном из проектов. Вулф Мейл каждый вечер после концерта берёт кусачки, снимает струны с двух гитар и ставит новые «чтобы звук был жирный». Он готов играть где угодно, иногда на платонических основаниях, если обстановка покажется в кайф. Например, на выставке антикварных автомобилей в Крокус-Сити, и это был шефский концерт (без денег).
Мне дали почитать книгу Фигль Мигль «Щастье». Это новинка, выпущенная тиражом 1000 экз. (где-то такая цифра уже упоминалась…) Питерский автор, пишущий под псевдонимом, намекающим то ли на застенчивость, то ли на «плевал я на ваше мнение». А скорее всего, скажем в манере самого текста, и на то, и на другое обстоятельство. Содержание бесконечно далеко и от выбранного псевдонима, и от названия. Настолько, что так редко бывает. Сначала это антиутопия – Петербург будущего, разделенный на враждующие и одинаково беззаконные кластеры, иногда не лишенные достатка и даже роскоши, в том числе интеллектуальной. Герой изгоняет призраков из сознания других героев. Длинное завершение – портреты и слова людей, которые могли бы жить и острить и сегодня, и вчера, и завтра. При чем тут счастье или щастье? Роман не получился. Получился текст. Очень хорошо здесь – начало романа (загадка), игра слов, афористичность, тонкие парадоксы. Плохо – обилие «недоделанных» героев, непонятная мотивация, городской жаргон, взятый из дня сегодняшнего, проваленная композиция. «Ни к чему» предпринятое путешествие через ленинградские джунгли, отдающее братьями Стругацкими и даже современным Глуховским. Столь утонченный текст не должен отдавать никакими братьями (Фигль Мигль словно смотрит на пишущего эти строки, хотя ни хрена он не смотрит, и говорит: никому я ничего не должен... и прав, хотя прав и читатель... не сговорились и разошлись.) Я получил большое удовольствие. Всё-таки новая книга. Читается быстро и, возможно, стоит повторной читки.
Впереди ещё одна новая книга, о ней позже и вскоре.
Вышел из своей квартиры, увидел на столике перед комнатой консъержа книги. Чаянов, Батюшков, поэтические сборники Мартынова, «Педагогическая поэма» Макаренко. На следующий день нашел шеститомник Альфонса Доде на родном языке. На сей раз книги стояли боком на углу мусорного бака. Век цифры. Винил и бумага уходят из некоторых домов. Взял книги. Буду читать, что не читал, или отдам кому-нибудь. Спасибо на добром слове.
Вот месяц вышел. Кажется, с небес Никто его не смоет и не сдует, Но то, что он реально существует, Я отвергаю наотрез.
Это Леонид Мартынов. Моя мама его знала. Кружок послевоенных поэтов-друзей: Шубин, Самойлов, Межиров, Смеляков... Маленький сборник 66-го года, оформленный в стиле того времени (художник Э. С. Зарянский). Время, которое так ясно вспомнилось. Тогда все любили поэзию. Когда мне было 13 лет, мы с отцом поехали в заповедник Аскания Нова. По какому-то делу зашли в интеллигентный украинский дом, и девушка лет 17-ти, дочь хозяев, стала спрашивать меня о Евтушенко, Рождественском, Ахмадулиной… Я что-то мычал. Я увлекался антилопами и читал Брема. А ей очень хотелось поговорить со столичным мальчиком о стихах. Она совсем не замечала, что перед ней ребенок, а не юноша.