Я легко схожусь с рабочими. «Люди труда», как их раньше называли, мне никогда не казались чужими. Вообще это негожий термин, потому что большинство людей трудится и руками, и головой. Ну, за редкими исключениями. Но оставлю обсуждение терминов и расскажу несколько историй из прошлого, более или менее давнего.
Я учился водить машину в автошколе ДОСААФ в 79-м году. Стояла холодная и снежная зима. Я пришел записываться на курсы к директору Игнатию Николаевичу. Блата, по тем временам почти необходимого, у меня не было. «А чем бы вы могли помочь автошколе?» - спросил он. «Да ничем, наверное». Такой наивный ответ несколько удивил Игнатия Николаевича, и меня приняли.
Моим инструктором по вождению был Миша, лет на 10 старше меня, на голову выше ростом и в полтора раза шире. Когда мы первый раз увиделись, он стоял около «Москвича-412». «Миша» – представился он – «Третьей и задней передачи нет, уж извини». Мы сели в машину. Инструкторское место ощутимо прогнулось к земле. Катались сначала на площадке в Лужниках. Машина под моим управлением постоянно глохла и дергалась. Миша не показывал ни малейшего раздражения. «Ничего, заводи. На нейтрал поставь только». В конце первого урока он велел мне выехать на улицу с двусторонним движением. Это был шокирующий педагогический ход, но он принёс свои плоды – я собрался и почти без ошибок провёл «Москвич» по ледяным плоскостям Хамовнического вала.
«А теперь, Лёша, поехали на заправку». В те времена существовали отдельные заправки для государственного транспорта, где горючее отпускали не за наличные, а по талонам. Мы зарулили на бензоколонку. Я несколько замешкался, и перед нами полезла «Волга» без очереди. «А ну-ка, Лёша, притопи, не пускай его». Я выполнил наставление Миши с некоторой порывистостью и занял место у колонки. Водитель «Волги» резко затормозил, открыл окно и громко спросил: «Ты чему его учишь?» (На нашем автомобиле висел знак «Учебный»). Миша тоже открыл окно, высунул своё обширное лицо и сказал: «Не щелкать ебалом на заправках!» Окно «Волги» закрылось. У шоферов это означает, что предыдущая реплика была исчерпывающей. Я понял, что мой инструктор – человек достойный. Дальше наши отношения складывались всё лучше и лучше. Он учил меня не просто выжимать сцепление, включать передачи, смотреть по сторонам и аккуратно вести машину. Он дал мне негласные правила водительской этики, взаимодействия на дороге. «Съедь в правый ряд, пусть люди едут». Это когда я держал 60 км/час в крайнем левом ряду. Не надо настаивать на «максимальной разрешенной скорости. Этот ряд для «мастеров» и тех, кто торопится. И так далее. В дороге он комментировал городские картинки, увиденные через замерзшее стекло. «Вот интересно, на улице минус 20, а некоторые ходят без шапок. Хотят показать, что им всё по хую? Так сейчас всё всем по хую…» Многие Мишины уроки дошли до меня через некоторое время, и нельзя сказать, что я всегда им следовал. Но это была основа концепции естественного, собранного вождения машины. Сам для себя я это называю «следование Дао дороги». Миша бы не понял, о чем речь, но я ему не рассказывал. «Километры прочитанных книг» не самое главное в приятельских беседах.
Как-то раз весной Миша пришел на занятие с сильного перепоя. Чего-то отмечали с ребятами. Мы ездили с полчаса, пока он не сказал: «Лёша, поверни здесь направо и едь во дворы. А теперь тормози». Миша вылез из машины, сорвал гроздь сирени и исчез в кустах. «Жене на подоконник поставил», – пояснил он, вернувшись – «А то, сам понимаешь, какой я вчера хороший вернулся».
Когда потеплело, в ДОСААФЕ занялись ремонтом машин. Всё делали сами инструкторы – от замены масла до переборки движков. Некоторые «Москвичи» переворачивали на бок и клали на брезент, чтобы добраться до ходовой части. Смотровой ямы или эстакады в школе не было. Я подошёл на урок. «Лёша, садись за руль и поехали отсюда быстрее». «А что такое?» «Да, понимаешь, сейчас ребята под руководством Игнатия Николаича красят на машинах бока и крыши в коричневый цвет. Ну, хоть какой-то вкус должен быть у людей?» Это высказывание несколько удивило меня. Я не подозревал за своим учителем таких мыслей, хотя давно понял, как он непрост. В самом добром смысле этого слова. Мы закончили занятие у Лаборатории им. А.Н. Белозерского, где я работал. Миша легко толкнул машину назад вместе со мной. Задний ход опять не работал. Я подал вперед, выкручивая руль. Так и развернулись. Через неделю я сдал экзамены и получил права. А ещё через месяц я возил людей. Тогда это называлось «воровать», позже – «бомбить». И вот ко мне сел мужчина средних лет, и мы поехали по Ленинскому в сторону Полянки. «Я сам таксист», - вдруг сказал он – «Ты нормально чувствуешь ряд». Один из лучших комплиментов в жизни, заслуженный благодаря Мише.
Как-то зимой у меня не завелась машина «Жигули». Кто-то посоветовал мне вызвать техпомощь с Варшавки и дал телефон. Я позвонил и назвал адрес. Довольно скоро подъехал желтый фургон. Из него вышел человек среднего роста, ладный, одетый в овчинный тулуп. Через 40 минут он завёл машину. Так мы познакомились с Юрой Ломовцевым, талантливым механиком и житейским философом. Он приезжал ко мне чинить менявшиеся на протяжении лет «Жигули», а потом дряхлую БМВ-320. Я надолго пропадал (три года в Эфиопии, два – в Германии), но в Москве неизменно снова находил Юру. Он не просто мог завести любой драндулет в любых погодных обстоятельствах. Он делал порой удивительную работу. Один раз переточил левый тормозной цилиндр под правый суппорт– прямо в своем фургоне, с помощью тисков и напильника – вообще-то, так не бывает и даже не должно быть, но Юра сделал. Уличные ремонты сопровождались беседами о жизни и политике. Наши мнения совершенно совпадали при всем несходстве жизненного опыта. Иногда он рассказывал удивительные истории, а я с удовольствием слушал. Приведу две.
Морковка
«Когда я был пацаном, меня на лето отправляли в деревню. Там был один мальчик с велосипедом. Все его просили дать покататься. Просто так он не давал. Надо было что-то предложить взамен. Пистоны там, солдатиков. У меня ничего не было. Я шел к бабке в огород, выдергивал морковку, споласкивал в бочке и давал ему. Пока он ел морковку, я делал два круга на велосипеде. Потом он махал руками, и я возвращал велосипед. Мне это надоело. Как-то пошел в огород, присмотрелся, и выдернул большой куст. Под ним оказался огромный клубень, из которого в разные стороны торчали сросшиеся морковки. Примерно на килограмм. Сполоснул его в бочке и отнёс этому мальчику. Он посмотрел и сказал: «Знаешь что, бери велосипед и езди, сколько захочешь». Остаток лета я катался бесплатно».
Бандитская машина
«Раз меня вызвали чинить тачку у гостиницы «Космос». Подъезжаю, захожу в холл. Швейцар: «Вы к кому?» «В 715-й». Посмотрел на меня внимательно, но пустил. Я ж в рабочее одет. В номере сидел какой-то бык. Он бросил мне через всю комнату ключи. Я поймал. «Заведёшь – бабки получишь». Я повернулся и пошел к лифту. Через час завел машину. Возвращаюсь в холл. Швейцар: «Вы…» «Слышь», – говорю – «нажми мне кнопку лифта, а то у меня руки грязные». Поднялся в номер. Бросил этому быку ключи через всю комнату. Он поймал. «С вас 27-50». Думаю, не отдаст деньги, и хрен с ними. Отдал.
Мы летели в Эфиопию в декабре 1983 года. На долгие три года. В аэропорту Аддис-Абебы познакомились с ещё одной семьей, прилетевшей тем же рейсом и направлявшейся в то же место назначения. Витя и Вера с маленьким сыном. Витя Маршавин значился в штатном расписании «слесарем-сантехником». Мы подружились семьями, и наша безмятежная дружба продолжалась все годы в Африке, а потом и дома. Витя Маршавин был из города Электросталь. А теперь пора рассказать о нем подробнее.
В Научной фитопатологической лаборатории Минсельхоза СССР было принято, чтобы каждый делал то, что необходимо, а не то, что записано в графе «должностные обязанности». Особенно это касалось слесаря-сантехника, электрика, инженера электронного микроскопа и завгара. Они целыми днями чинили и поддерживали в рабочем состоянии парк стареющих машин и комбайнов, электрощитки, насосы, научное оборудование, замки в дверях, пишущие машинки… Витя Маршавин имел разряд сварщика. Он варил трубы, днища автомобилей, части тракторов и сеялок – беззаветно и качественно. Делал всю водопроводную работу. Крутил кино в нашем актовом зале и чинил кинопроектор. Через два дня на третий «дежурил по офису» – лабораторный корпус по правилам не полагалось ночью оставлять без присмотра. Это была единственная дополнительная обязанность, которая оплачивалась («полставки лаборанта», 140 эфиопских быр, или 70 USD). Дежурный должен был обойти запертый корпус и провести ночь в комнатке за директорским кабинетом. Витя Маршавин делал всё это, и многое, многое другое.
Наш энтомолог Владимир Иванович Пилипюк, в миру директор опытной станции в Лазаревском, говорил о Вите: «Я первый раз вижу человека, который не знает, что такое лень». И ещё: «Витя, он мудрый». Это была чистая правда. Его суждения были точны, кратки и глубоки. Часто он выражался цитатами из фильмов, которые показывал. Это может показаться тривиальным, но в его устах звучало блестяще. Витя забегал ко мне в лабораторию, чтобы попить воды из банки с дистиллятом, от которой шёл резиновый шланг с зажимом. Витя пил «навесиком», чтобы не прихватить стерильный шланг, улыбался и говорил: «Что воля, что неволя – всё равно» (из «Марьи-искусницы» А. Роу). Тут надо пояснить, что лаборатория и два жилых дома стояли на 60 гектарах экспериментальных полей, окруженных колючей проволокой (защищавшей более от скота окрестных фермеров, чем от других африканских обстоятельств). Выходить за эту территорию без разрешения директора не следовало. Весь русский состав выезжал на «буханке» по субботам в соседний городок Амбо на «маркат» (рынок) и в «Джабатен» (Jibat-na-Mecha Hotel and Restaurant), и раз в месяц – на большой маркат в Аддису. Ценообразование Витя комментировал, окая и подражая батюшке из какого-то кинофильма: «Однако!.. Огурцы пО пять кОпеек». Конечно, научные сотрудники выезжали в экспедиции. По возвращении я рассказывал Вите и Вере, во время наших регулярных семейных посиделок, об эфиопских землях.
Витя Маршавин, общаясь со своим напарником Теклю и другими эфиопскими рабочими, за короткое время освоил разговорный амхарский язык и начатки языка оромо (кушитское племя, многочисленное в центральной провинции Шоа, где мы жили и работали). Он научил меня оромскому приветствию «Акам дырта?» («как дела?») – «Гарида» («хорошо»). Эфиопы, а за ними русские, прозвали Маршавина «анбасса», что значит «лев». Это было исчерпывающей оценкой его человеческих свойств.
Когда мы вернулись домой, Витя звонил мне под Новый год из Электростали, и мы долго разговаривали, вспоминая старые времена. Есть лишь несколько человек, долгий разговор с которыми мне в радость, а его содержание не перескажешь.
Я люблю и вспоминаю этих людей. Это люди-книги, давшие мне не меньше, чем прочитанные тома прозы и стихов.